“I’m a kind of messenger,” Staub said. “Fuckin’ FedEx from beyond the grave, you like that? Guys like me actually come out pretty often whenever the circumstances are just right.”
– Stephen King, Riding the Bullet
В 1984 году, едва начав обмен нашей маленькой, но трехкомнатной квартиры в Барнауле на двухкомнатную почти такой же площади в Минске, мы сразу же наткнулись на каменную стену препятствий. Поначалу самой большой проблемой было несовпадение законов и процедур в России и Белоруссии. На какой-то бумажке, выдаваемой в нашем, российском, райисполкоме круглая печать ставилась, а в белорусском – нет. Минские бюрократы были готовы принять бумагу с ненужной им барнаульской печатью, но вот наши, барнаульские, требовали, чтобы на аналогичном белорусском документе тоже печать стояла. На различия в законах им было наплевать – или давайте бумагу с круглой печатью райисполкома, или до свиданья. В Минске же поставить эту злосчастную печать категорически отказывались: не положено. И ничего мы добиться не могли. В конце концов барнаульский сын минской старушки, с которой мы менялись квартирой, отставной военный и член КПСС со стажем, большим, чем жизнь, написал про подлых бюрократов в газету «Правда», и через месяц-другой ему позвонили из нашего, барнаульского обменного бюро (или как там оно называлось): приносите, мол, документы – возьмем ту бумагу без печати. Мы принесли, они взяли. Но после этого минские бюрократы заявили, что справка из минского же домоуправления недействительна – ей к тому времени было уже больше года. Знакомые наших «обменщиков», которые занимались в Минске оформлением документов по доверенности, пошли в домоуправление за новой справкой. А в те времена был такой порядок: если человек больше года не жил в своей квартире, то ее можно было у него отсудить в пользу государства. Поскольку старушка уже давно жила в Барнауле у сына, начальник домоуправления в Минске решил ее квартиру отобрать. И он послал этих людей подальше, и старушка с родственниками упали духом и решили махнуть на все рукой. И тогда Оля взяла у старушки доверенность и полетела в Минск добывать заветную справку. И вернулась в Барнаул «под щитом». И тогда я решил, что пришла моя очередь попытать счастья.
В Минске было ветрено и дождливо. Старушкина квартира оказалась загаженной помойкой. На кухонном столе разлагались остатки торта – судя по всему, его бросили перед отъездом год назад, когда барнаульский десант эвакуировал хозяйку. От волнения или усталости – или от того и другого вместе – у меня разболелась голова. Я сходил в хозяйственный магазин, купил раскладушку и лег спать.
На следующее утро я проснулся как будто в другом городе. Листья деревьев блестели, в зеркалах мелких луж отражались облака, и даже свежий асфальт возле новенькой станции метро, казалось, сверкал на солнце. Интуиция, внутренний голос, чутье и что-то еще – сам не знаю, что – подсказывали мне: надо идти ва-банк. И я отправился не в домоуправление, а в так называемое обменное бюро. Дождался в коридоре своей очереди и зашел в кабинет. Из-за стола виднелась типичная советская служащая в очках и с высокой прической, а на стуле у стены, прижав к себе кошелку, сидела пожилая женщина и пересказывала нашумевшую газетную статью не то про какое-то зверское убийство, не то про какого-то маньяка – в то время подобные материалы публиковать разрешалось нечасто, и потому каждый из них подолгу обсуждался в народе. Судя по всему, дама за столом была незнакома с этой душераздирающей историей, а потому слушала внимательно и даже время от времени что-то переспрашивала. Возня с бумагами посетителей отвлекала ее от куда более важного дела.
Я положил на стол свои документы и присел рядом с рассказчицей. Дама глянула на мой паспорт и доверенность, порылась в ящиках, извлекала папку с документами нашей старушки, наскоро все перелистала, заполнила какую-то бумажку и велела мне заплатить госпошлину в сберкассе по соседству. Минут через пятнадцать я уже снова был в кабинете. Женщина с кошелкой говорила без умолку, дама за столом пыталась ее перебить. Я отдал квитанцию даме, а та протянула мне небольшую розовую бумажку. Это был ордер на старушкину… нет, теперь уже нашу квартиру.
Когда я зашел к начальнику домоуправления, чтобы подписать документы для выписки с нашего прежнего места жительства, он спросил:
– И как же это вам с устаревшей справкой удалось получить ордер?
– Пошли навстречу, – сказал я, – и сделали исключение.
– Ну вот, теперь эта квартира для Минска потеряна, – посетовал он.
– Вы неправильно мыслите, не по-государственному, – нагло заявил я. – Вместо пенсионерки здесь будут жить двое молодых энергичных людей с высшим образованием. От кого больше пользы для города?
Уж не знаю, был ли начальник сражен моей циничной демагогией, или он решил не опускаться до спора с каким-то провинциалом, но только через несколько секунд печать ударила сначала по одной бумаге, затем по другой, и я вышел из кабинета. Можно было возвращаться в Барнаул и начинать подготовку к переезду.
С тех пор, когда я сталкиваюсь с непреодолимыми, казалось бы, препятствиями, я вспоминаю ту женщину с кошелкой. Ее лицо я уже, конечно, забыл, но голос, гипнотизировавший даму из обменного бюро, я слышу как сейчас. Можно гадать, кто направил эту женщину в нужное место в нужное время, только сдается мне, она оказалась там не случайно.
